История села Шукк - Обычаи и традиции немцев

Характер и нравы колонистов

Саратовский колонист - присяжный поверенный К.Ф. Юстус в местной газете "Deutsche Volkszeitung" (1914. № 57), написал интересную статью о своей поездке в Германию

для разыскания места выхода его предков 150 лет тому назад из Рейнской провинции, близ города Фридберга. Но кого бы он ни спрашивал о переселении колонистов в XVIII столетии в Россию, на Волгу, никто ничего не знал и ни от кого об этом не слышал; знали о переселениях в Америку, некоторые прекрасно знали о существовании Волги, восторгаясь роскошной икрой, но о существовании на Волге немецких колонистов никто понятия не имел. "Ничего не поделаешь, - закончил свою статью г. Юстус, - там люди ничего о нас не помнят, они нас совсем забыли!"
После франко-прусской войны 1870-1871 года в Россию стекалась масса калек-германцев, которые, случайно попав на Волгу, удивлялись существованию здесь немецких колонистов; но, ознакомившись с ними, отказывались признать их "своими" и относились к ним пренебрежительно, свысока, как к диким, некультурным людям.
До настоящего времени ни поволжские колонисты с Германией, ни Германия с колонистами не состояли ни в промышленных, ни в иных каких-либо отношениях. Лишь с начала нынешнего века некоторые протестантские пасторы Поволжья вербовали среди колонистов переселенцев в Силезию; но переселившаяся было туда группа лиц, около 50 семей, уже через год вернулась обратно. В то же время колонисты охотно переселяются в Америку и остаются там навсегда.
Таким образом, не только германцы забыли поволжских соплеменников, но и последние забыли Германию, а попав в нее, там более не уживаются и возвращаются в Россию. При таком взаимоотношении колонистов и германцев кажутся просто дикими клеветнические уверения некоторых администраторов и quasi-патриотов о том, что колонисты постоянно стремятся к Германии и ее императору Вильгельму.
И действительно, немецкий колонист Поволжья не являет собою тип германской нации, потомков древних тевтонов. Это новый народ, даже новая раса, создавшаяся в особых жизненных условиях. Слово "немец", коим до сих пор еще называют колонистов, есть форма, лишенная всякого содержания. При этом слове следует представлять западноевропейского немца-германца: колонист не немец в этом смысле, однако и не русский. Колонисты - это новая, самобытная, самодовлеющая нация, ничем абсолютно не похожая на немца-германца. Если колониста-немца снова отправить в Германию, то, как показал опыт, он окажется в чужой, непонятной ему среде, он будет за границей, а не в "фатерлянде" и рано или поздно вернется на свою Волгу.
С грустью приходится признать, что пренебрежительное отношение германцев к колонистам имеет основания. Колонисты, действительно, некультурны, нравы их грубы и суровы. Однако мы не разрешили бы исторически вопроса о типе колониста, если бы прошли мимо социальных и природных условий, среди которых и мог создаться подобный тин. Есть основное положение: характер народа слагается в зависимости от совокупности условий, среди коих этот народ существовал. Среди каких же условий существовал колонист и что привело к выработке такого отрицательного типа?
Правильное разрешение этого вопроса стоит в тесной связи со многими обвинениями колонистов людьми, не желающими считаться ни с историческими фактами, ни с социологией, ни с логикой. Колонисты, вопреки часто высказываемым взглядам, были вызваны совершенно не из-за симпатии к ним немки - Екатерины II; они не были в положении благодетельствуемых, и благодеяние не является целью вызова их. Такое обвинение исторически неверно и политически недобросовестно. Как мы уже знаем из указанных нами манифестов, циркуляров и секретных предписаний, истинными причинами вызова поволжских колонистов были: заселение пустующих мест, желание создать на границах с калмыками, киргизами и дикими народами естественный буфер для безопасности России и утвердить ее владычество на этих окраинах, а также желание поднять культуру земледелия и промышленности посредством иммиграции просвещенных западноевропейцев. Русское правительство не благодетельствовало иммигрантов, а само ждало от них благодеяний для страны. И эти ожидания блестяще оправдались.
На берегах Волги, служащих постоянными притонами разбойничьих шаек, выросли мирные колонии. Пустынные самарские степи, где безраздельно хозяйничали дикие номады, превратились в цветущие плодородные поля. Правда, поля эти, прежде чем можно было приселить к колонистам русское население, были залиты кровью многих убитых, оглашены стонами раненых и политы слезами уводимых в плен свирепыми номадами колонистов. Первое поколение поселенцев, попав в чуждую ему обстановку, терпело большие лишения и страдания. Вызывные манифесты обещали полную индивидуализацию и дифференциацию занятий; предлагалось идти в Россию ремесленникам, учителям, военным, купцам, врачам, аптекарям, земледельцам, и каждому обещалось занятие по его способностям и умению. Однако по заселении все были принудительным образом обращены в землепашцев. Людям, не имевшим ни малейшего понятия о посеве, земледельческих орудиях и обработке земли, выдавались бороны, сохи и семена; да и это выдавалось с полной небрежностью, не вовремя и в недостаточном количестве. Колонистов поселили и бросили на произвол судьбы.
Среди лишений и тяжкой борьбы за существование и вымерло первое поколение. На смену ему явилось новое, землепашцы, нивелированные в умственном и нравственном отношении и в образе жизни, выросшие в чуждом климате, суровых жизненных условиях и при чуждых первому поколению порядках крепостничества. Первые колонисты пытались еще жаловаться, уходить, протестовать, но второе поколение настолько огрубело в постоянной борьбе за кусок хлеба, что покорно подчинялось всем распоряжениям, ища забвения в религии; но и служители неба были не на их стороне и, как мы видим, заботились лишь о собственном благополучии. Поэтому нравы стали суровыми и безжалостными, а умственные интересы совершенно исчезли.
В смысле выработки типа история поволжских колонистов имеет много общего с первыми американскими переселенцами, из которых также выработался первоначально тип сурового пионера, лесного бродяги, живущего в постоянной борьбе с природой и дикими индейскими племенами. Поволжский колонист ныне также имеет мало общего с германским немцем, как американец с англичанином. Но у американских пионеров было одно большое преимущество сравнительно с поволжскими колонистами: они самоуправлялись в полном смысле этого слова, что и привело к образованию свободолюбивой, промышленной и культурной нации. Поволжские колонисты этими преимуществами не пользовались, хотя видимость самоуправления была и у них.
Однако это призрачное самоуправление при малейшем прикосновении исторической критики, даже при поверхностном знакомстве с узаконениями и правительственными распоряжениями того времени, оказывается совершенным миражом. Не было более подчиненного всем и каждому народа, чем колонисты: жизнь их регламентировалась вплоть до самых интимных супружеских отношений. На колонистах администрация производила всякого рода опыты; придет начальству какая-нибудь нелепая фантазия, как ее уже предписывали применить к колонистам: их заставляли плодить тутовые деревья и разводить шпанских овец, не выносящих наших холодов и климата. При таких жизненных условиях колонисты везде и во всем видели своих врагов, замкнулись и сделались суровыми. О просвещении их никто не заботился. Вызывавшее вначале протесты телесное наказание еще более повело к отуплению и огрубению. Все способствовало некультурности и умственной отсталости колонистов, и лишь просвещение, проникшее в последние 30 лет в колонии, начало оказывать благодетельное влияние, уничтожать суровые нравы и размыкать тот круг отчуждения, в который были заключены колонисты. Но эти отрицательные явления не могли вытравить из колонистов ту массу хороших черт, которыми наделила их природа. Они трудолюбивы, чистоплотны, аккуратны, лояльны, дружны и честны; в последнем особенно сходятся отзывы всех соприкасающихся с ними: колонисту верят на слово и случаи обманов очень редки. В делах чести колонисты крайне щепетильны; обвинить колониста в бесчестном поступке значит вызвать к себе вечную вражду его: он реагирует возбуждением судебного преследования и для наказания обидчика пройдет все судебные инстанции и не пожалеет на это никаких денег. Колонист никогда не затеет спора или драки, но зато никогда не снесет обиды его действием. Когда во время войны с Германией находились, с легкой руки Москвы, любители погромов, которые подбивали русских крестьян на разгром колоний, то с уверенностью можно было сказать, что погром этот кончится не в пользу погромщиков: все колонисты приготовились и решили обороняться чем попало. Слухи о подготовке погромов, на которые, к чести сказать, русские крестьяне не пошли, привели колонистов в ярость, так как они беспрекословно несли на алтарь отечества свои средства и жизни лучших своих сынов; в рядах русской армии они сражались с беззаветной храбростью, и многие вернулись с георгиевскими крестами, в то время как австрийские галичане целыми полками сознательно и добровольно сдавались в русский плен.
Колонисты покорны старшим и начальству. Отец семьи имеет неограниченную, патриархальную власть в семье, и никто из членов последней не вправе действовать самостоятельно и без ведома отца. Все распоряжения начальства, хотя бы и незаконные, исполняются колонистами беспрекословно; подати и повинности вносятся бездоимочно даже в неурожайные годы. Несчастья и жизненные невзгоды колонисты переносят терпеливо и безропотно; в общем, они равнодушны ко всякого рода переменам в жизни и сживаются со всяким положением. Они религиозны до фанатизма; почти каждый праздник посещают церковь, молятся перед сном и после него, до и после еды, при колокольном звоне, при грозе и молнии, часто произносят молитвенные восклицания, почти целой колонией хоронят покойников.
В семейной жизни они деспотичны и требовательны; дети находятся в беспрекословном подчинении родителей и за непослушание и шалости жестоко наказываются. Жена - раба своего мужа и часто подвергается жестоким побоям; она исполняет домашние работы, заведует кухней, обшивает семью, но в общем хозяйственном распоряжении голоса не имеет: редко можно встретить среди других народов и сословий более угнетенное состояние женщины, чем у колонистов, несмотря на то, что она работает в доме вдвое более мужчины.
По своему физическому развитию колонисты высоки ростом, хорошо сложены, выносливы, сильны, со свежим лицом, белыми зубами; большая часть колонистов брюнеты, меньшая - блондины; в общем, они представляют тип германской нации в лучшем его развитии и резко отличаются от соседних славянских и финских типов, от которых их сразу можно отличить по внешнему виду: колонисты бреют усы и бороду, волосы расчесывают прямым пробором, обстригая в скобку. Колонистки в юности большею частью красивы, но ранний выход замуж и беспрерывная тяжелая работа заставляют их скоро стариться. Аккуратный и чистоплотный образ жизни препятствует доступу в колонии болезням вообще, а эпидемическим в частности, поэтому колонисты весьма плодовиты, и до введения всеобщей воинской повинности семья в среднем выращивала 4 детей; семьи в 5, 6 и 7 детей в колониях не редкость. Колонисты очень трудолюбивы, большая часть колонистской жизни протекает в продолжительной и тяжелой сельскохозяйственной работе. Весной и летом в страдную пору колонии почти совершенно вымирают: все население на гумне и в поле. Лишь осенью, по окончании работ, в колониях водворяется жизнь, но и тут эта жизнь превращается в сплошной нескончаемый труд по тканью сарпинки, выделке веялок, плугов и пр..(Из книги Дитц Я. Е. "История поволжских немцев-колонистов").

Обычаи колонистов

Рождение колониста составляет событие в семье. Факт появления на свет нового гражданина не остается тайной для соседей и в особенности для тех, которые

заранее приглашены восприемниками; последними, к слову сказать, не могут быть малолетние, а только супруги, т. е. муж и жена вместе или вообще люди женатые. С первого до девятого дня родильница не имеет права вставать с постели; соседи и восприемники, а еще чаще акушерка, исполняют все домашние работы и кормят больную. Наряженная кума каждый день посылает сладкий суп из яблок, вишен, груш, которых в каждом доме заготовляется большое количество на зиму в сушеном виде и, кроме того, особый вид печенья, который наши кондитеры изготовляют под названием хвороста. С четвертого-пятого дня посылают куриный суп и к нему сдобный калач, кроме того, посылается еще кофе с несколькими ломтями вышеупомянутого кухен.
Крещение откладывается у колонистов всегда на несколько недель до приезда в деревню пастора, к какому времени набирается обыкновенно несколько детей. Если крещение происходит в месте богослужения, т. е. в училищном доме, то ребенка относит туда разодетая кума. Если семья зажиточная, то пастора обыкновенно приглашают на дом, с ним же и шульмейстера. После окончания обряда подается кофе и сласти, но спиртных напитков не полагается, разве только дают по рюмке церковного вина или очень легкого виноградного. К вечеру гости расходятся и сразу вступает во все свои права будничная жизнь.( Из книги П. К. ГАЛЛЕР "ВОСПОМИНАНИЯ; Быт немцев-колонистов в 60-х годах XIX ст.").

Второй праздник колониста - конфирмация, т. е. первое причастие. У лютеран дети до 15 лет посещают школу и к 15 г. получают первое причастие, которое очень

торжественно обставляется. За 6 недель до причастия (по большей части в вербное воскресенье) дети из всех деревень, входящих в состав пасторского округа, собираются в селе, где живет пастор, где ежедневно посещают уроки пастора и повторяют все пройденное в школе. Накануне причастия все собираются в церкви и здесь в присутствии родителей производится публичный экзамен, за которым идет публичная исповедь. На другой день причастные собираются в церкви задолго до начала богослужения; по обычаю до причастия они не принимают никакой пищи. После богослужения - торжественного и продолжительного - они получают причастие и одновременно в память о причастии листок, обыкновенно с рисунками из жизни Христа и с соответствующими текстами; рукою пастора приписывается, что такой-то, родившийся тогда-то, в такой-то день и год конфирмован им, пастором, таким-то.Этот листок колонист обыкновенно вставляет в рамку и вешает на стену.( Из книги П. К. ГАЛЛЕР "ВОСПОМИНАНИЯ; Быт немцев-колонистов в 60-х годах XIX ст.").

Третье торжество колониста - брак. Вот что об этом пишет П. К. ГАЛЛЕР в своей книге "ВОСПОМИНАНИЯ (Быт немцев-колонистов в 60-х годах XIX ст.)": «Когда молодые

люди достигли 18 лет, их обвенчивают; редко бывает, чтобы это дело обделывалось родителями, чаще всего сами молодые люди сходятся и затем сообщают родителям. Если нет препятствий, то посылаются сваты и дело считается законченным. О такой помолвке пастор в течение 3-х воскресений сообщает в церкви и только после того устанавливается день свадьбы. Когда день свадьбы установлен, сваты, нарядившись в праздничное платье, обходят родных и знакомых приглашая их на свадьбу. Сватам нашивают на грудь розетку из разноцветных лент, длинные концы которых свободно развеваются; в руках у них палки, которые также украшены лентами. После оглашения в церкви, считается позором, если свадьба не состоится, и такая девушка не скоро находит другого жениха.
Празднество начинается, собственно говоря, еще накануне свадьбы: весь дом жениха наполнен женщинами, помогающими печь, варить и жарить для гостей будущих дней. После обеда сваты на парадной фуре, запряженной украшенными ленточками лошадьми, отправляются в дом невесты, нагружая приданое и шумно отвозят его полным карьером в дом жениха, где приданое осматривается всеми женщинами, но не контроля ради, а скорее от любопытства.
Венчание по большей части происходит по воскресеньям, после богослужения, причем обыкновенно венчается несколько пар одновременно.
До венчания жених со своей свитой заходит в дом невесты и, взяв невесту, в сопровождении еще большей свиты чинно и молчаливо отправляется в церковь. После венчания, молодых уже на разукрашенных лентами лошадях отвозят домой. Гости, за исключением самих близких лиц идут также домой, так как нужно дать молодым время пообедать и только приблизительно через час обед кончен, тогда являются и гости. К этому времени из комнаты убраны уже кровати, остается только стол, за которым усаживаются музыканты и вдоль стен скамейки и сундуки.
Музыкантов обыкновенно 3 человека: один играет на цимбалах какими-то палочками, другой пилит на скрипке, а третий играет на флейте. Музыканты платы от жениха не получают; они обязаны в течение 3-х дней играть, получают пищу, при чем даже меню устанавливается, а за музыку платит всякий танцующий, причем деньги бросают прямо на цимбалы. Чем задорнее музыка, тем больше и чаще платят танцующие и тем выгоднее это для музыкантов и бывало, что они в течение 3-х дней получали таким образом до 100 руб., что считалось чрезвычайно большой суммой.
Первый день танцуют молодые и молодежь, т. е. девушки и парни, музыка играет до 9-10 часов, а затем все расходятся.
На второй день празднество начинается около 10 час. утра и продолжается с часовым перерывом для обеда опять до 9-10 часов вечера. В этот день танцуют только женатые, которые обязаны платить молодой за всякий танец, который они танцуют с ней. На третий день танцуют старики, т. е. люди старше 40 лет. Стариками они называются потому, что многие к этому возрасту имеют уже внуков.
В первый день молодой должен танцевать до упада. Он к вечеру в полном изнеможении; он давно уже сбросил сюртук и жилет; он весь обливается потом и рубашка его - хоть выжми, несмотря на то, что окна все время открыты настежь и холодный осенний воздух свободно втекает в комнату. Танец не представляет собою ритмические движения в такт музыки, а скорее только топанье ногами, прыжки, причем все лицо танцующего парня самое серьезное, точно он исполняет какую-то обязанность, но это называется вальсировать (Hopperwalzer) и (Siebenter Sprung). В таком же состоянии находятся музыканты.
А сваты все время обходят гостей, угощая мужчин водкой, а женщин сладким красным вином и последних, кроме того, медовыми пряниками домашнего приготовления. К вечеру они также без ног, но не от усталости, а от совершенно другой причины. Гостям в качестве закуски к водке и вину все время разносят тарелки с нарезанными кусками кухен.
Женатые веселятся еще бурнее молодежи, старики же более спокойны и, не довольствуясь водкой, за собственный счет посылают за разными лиссабонскими, хересами и мадерами собственного приготовления кабатчика или производства Саратовских складчиков. Дело здесь заключалось не во вкусе вина, а главным образом в том, чтобы этикетка на бутылке была покрасивее, многокрасочнее, а на подобные мелочи Саратовские складчики не скупились, что можно видеть уже из того, что в Саратове вся литография Кувардина существовала только исполнением этикеток для водочных складчиков, она специализировалась на их изготовлении.
Так как старики долго не гуляют, то на третий день музыка заканчивалась уже часам к 6 вечера. Хозяева успевали быстро привести комнату в порядок и со следующего дня начинались обычные будни, как будто свадьбы не было.
В обеде принимали участие только ближайшие приглашенные, т. е. лица более почетные или состоящие в близком родстве с молодой парой; продолжался обед до тех пор, пока хозяйка или ближайшая помощница ее не возглашала, что все заготовленные гуси, утки, поросята съедены и что сегодня ничего больше не будет. Во время обеда мужчин обносили 2-3 раза водкой, а женщин сладким красным вином. Пьяных обыкновенно не бывало, кроме разве какого-нибудь парня молодого, который меры не знал еще. Вообще могу сказать, что у колонистов в то время, если и бывали люди пьяные, то на улицах их все-таки никто не видал: ни разу я не видел пьяного, валяющегося на улице, под забором, или орущего песни на улице. Если человек был пьян, то его немедленно укладывали в постель: сопротивление и появление в пьяном виде на улице на посмешище мальчишкам влекло за собой денежный штраф или даже при повторении - порку. Такой человек из-за насмешек долго не мог показаться в людях.
Дни свадьбы - второй и третий, сопровождаются катанием по деревне на убранных разноцветными лентами лошадях. Лошади пускаются всегда вскачь; больше 2 и редко 3

фур в этой скачке не участвуют. Само собою разумеется, что катаются люди только порядком подвыпившие, причем катают молодую и подружек ее.
Подружки невесты и дружки жениха никакой особой роли в свадьбе, сколько мне помнится, не играют; это был только почет для друзей молодой четы.»
У Дитц Я. Е. в его труде "История поволжских немцев-колонистов" находим следующие сведения об свадебных обрядах немцев колонистов: «Поздней осенью происходят сватовства, за которыми следуют на Святки, в частности на второй день Рождества, венчания и свадьбы. Это важное в человеческой жизни событие - вступление в брак - в колониях сопровождается массой особенностей и церемоний. Хотя желающая вступить в брак пара обыкновенно уже несколько лет считается, с ведома родителей, женихом и невестой, но церемония сватовства неотступно производится по строго установленному ритуалу. Сватовство у колонистов - исключительная привилегия мужчин, свах у них не бывает вовсе; оно производится ночью, как бы тайно, чтобы отказ жениху, получивший название Korb ("корзина" - по обыкновению вывешивать у ворот получившего отказ пустую корзину), не получил широкой огласки.
Жених или его родители приглашают сватов, набивших на деле сватовства руку. Они отправляются в дом родителей невесты. Предварительно извещенные окольными путями родители невесты в вечер сватовства ложатся рано, запирают дом и ожидают сватов в постели. В условленное время сваты стучатся в окно или дверь и просятся в дом. Их впускают наскоро одетые хозяева и приглашают садиться. Сваты начинают отвлеченный разговор о событиях дня, с целью вовлечь хозяев в разговор, но тщетно: они отмалчиваются. Затем сваты начинают расточать похвалы невесте и ее родителям за хорошее воспитание и высказывать свои пожелания, чтобы девушка вышла за хорошего парня. Наконец осведомляют хозяев и о цели прихода, расхваливают жениха и просят ответа. После некоторой паузы, за которой следует новое уговаривание, отец невесты обыкновенно решительно отвергает предложение или за молодостью дочери или за неприготовлением для нее приданого. Начинается новое уговаривание: до свадьбы еще продолжительный срок и приданое справить успеют, а если не успеют, то можно приготовить и после свадьбы и т. д. Постепенно родители сдаются и не возражают, если дочь согласна. Уговоры сватов сопровождаются угощением: принесенной с собою водкою, которая постепенно оказывает благотворное воздействие. В дом приглашается стоявший за дверью жених, который робко просит согласия родителей на брак его с их дочерью. Наконец, на сиену появляется и невеста, которая на предложенный ей вопрос, желает ли она выйти за парня, предоставляет это на усмотрение родителей: если родители желают, она согласна. Родители соглашаются, и молодые подают друг другу руки, а жених крадет у растерянной невесты поцелуй. Затем жених дает невесте от 10 до 25 руб. кладки, а невеста вручает жениху заготовленную для него ею рубашку. Сватовство заканчивается угощением сватов и жениха закуской и выпивкой, приготовленными хозяйкой и подаваемой невестой. На следующий день невеста и ее родители приглашаются в дом жениха на смотрины. Через день происходит церковное обручение, а за ним следует оглашение в церкви в ближайшие три воскресенья.
Свадьба устраивается в доме жениха, на нее приглашаются все родственники жениха и невесты и крестные родители. Приглашение производится накануне свадьбы особыми возвестителями; им сопутствуют две женщины с корзинами, в которые набирают у приглашенных посуду для гостей: миски, тарелки, чашки, стаканы, ложки, ножи и вилки. Произносится приглашение в заученных комических стишках и предлагается гостям прихватить с собою вилки и ножи, "иначе придется есть пальцами":

"Messern und Gabeln darft ihr niche vergessen,
Sonst müsst ihr mit den Fingern essen".

Святки - период свадеб; традиционный день - второй день Рождества, собирающий в приходе 10-15 пар венчающихся. Свадебный кортеж состоит из жениха с невестой, шаферов и шафериц, приглашенных на свадьбу гостей и массы любопытствующей публики, направляющихся из дома невесты пешком в церковь; их сопровождает духовая музыка, играющая церковные песни. Если невеста из другого села, то утром уезжают за ней жених и шаферы на нескольких тройках или парах. При выезде с невестой поезд на улице останавливают протянутым через дорогу куском сарпинки, полотна или веревкой и требуют выкупа за невесту, от одного до трех рублей на водку. При проезде селом жених или его родственники разбрасывают горстями по сторонам мелкую монету или конфеты, на которые с криком и дракой набрасывается целый рой мальчишек.
Невеста одета в белое или голубое венчальное платье, на голове венок из искусственных цветов. Жених в черной кизинетовой или трековой пиджачной тройке и "городском" кафтане или новом желтом дубленом полушубке, иногда обтянутом черным сукном; на груди приколот широкий разноцветный шелковый бант, доходящий ниже колен, а на шапке с боку приделан красный цветок. У шаферов шапки обтянуты кругом шелковым широким бантом, а на груди красный цветок, прикрепленный ему шаферицей. Шаферицы одеты в голубое или светлое ситцевое платье, а коса перевязана красным или синим бантом. В церковь первой входит невеста, а жених за ней, подойдя к алтарю, становятся рядом; за ними по одну сторону шаферы, а по другую - визави - шаферицы. После краткой литургии священник говорит напутственную речь, предлагает жениху с невестой обменяться кольцами и благословляет их. После сенца впереди идет жених, как глава, за ним невеста, далее попарно шаферы со своими шаферицами, остальные гости, и все направляются в дом жениха, где приготовлен обед с выпивкой. Старики собираются в малой, отцовской комнате, молодежь - в большой. Невеста сидит между двумя шаферами, которые должны угощать и охранять ее. Среди стола ставится блюдо с куклой - символом будущего ребенка, и все садящиеся за стол должны класть на блюдо серебряную монету на детское белье. Во время обеда, выпивки и общей суматохи какой-нибудь ловкий мальчишка подлезает под стол и снимает с невесты башмак, который продается затем с торга и выкупается плохо караулившими невесту шаферами за несколько рублей, которые вручаются невесте. После обеда убираются столы, расставляются по стенам длинные скамейки для публики, а у окна за столом рассаживаются музыканты: два скрипача, флейтист или виолончелист и главный комик у музыкантов - со струнной цитрой, на которой играют на двух гнутых деревянных палочках; в цитру эту танцующие кладут деньги за танцы, она напоминает доску, на которой рубят мясо, почему колонисты в шутку называют ее Hackbrett (мясорубкой). Танцы открывают жених с невестой, которые танцуют три немецких вальса в три приема (Dur), в 5 минут каждый. После этого в танцах принимают участие шаферы с шаферицами, а один из шаферов продолжает танцевать с невестой я после трех танцев передает ее другому шаферу. За шаферами танцует остальная приглашенная молодежь, а за ними младшие но возрасту женатые гости, сменяемые старшими. Танцы сопровождаются обильной выпивкой: мужчины пьют водку, женщины - красное вино. На столе у музыкантов стоят бутылки с напитками, и танцующие после нескольких танцев подходят со своими женщинами к столу и под игру туша выпивают, угощая я музыкантов. К полуночи обыкновенно все пьяны, и молодые уходят спать в дом невесты или к родственникам жениха, если невеста из другого села. В то же время старики в малой комнате пируют не менее молодежи и к полуночи, напившись досыта, изгоняют молодежь и сами пускаются в пляску, часто продолжающуюся до утра. Пир продолжается и па следующий день. Около 11 часов утра гости с музыкой идут к дому невесты и вместе с нею возвращаются в дом жениха, водворяя ее к нему окончательно. Снова обед с выпивкой, затем танцы; но тут уже танцующие приносят свою водку и напитки, а хозяин дает лишь закуску: пироги, соленые огурцы, арбузы, капусту; иногда колбасу, ветчину, вареное; дымящееся мясо. Музыканты получают от хозяина лишь содержание; вознаграждение же за игру получают от танцующих, которые после трех танцев кладут в цитру от 50 коп. до рубля и более, сообразно средствам, так что заработок музыкантов в течение трех дней колеблется от 40 до 100 руб., смотря по состоятельности гостей. Третий день свадьбы - день похмелья; приходят одни старики и женщины, большей частью близкие родственники и помогавшие устройству свадьбы: поварихи, подметалы и пр., которые стараются вознаградить себя за понесенные труды и выкидывают иногда злые шутки. Так, поварихи приходят в комнату с миской, наполненной водой, и кухонной тряпкой и предлагают свои услуги гостям, немытым и нечесанным. Каждый старается отделаться от услуг и кладет скорее серебряную монету в миску с водой; кто же зазевается, тому насильственно вымоют лицо кухонной тряпкой при общем ликовании присутствующих. Музыканты играют туш и свадебные песни. Постепенно старики напиваются и пускаются в веселую пляску. Любимые танцы колонистов: вальс "вприпрыжку" (Hopsa-Walzer), августин, семи-коленный (Siebentersprung) - привезены еще из Германии; камаринской выучились у русских, а польки и другие более быстрые танцы они пляшут своеобразно-быстрым темпом, головокружительно, с пристукиванием каблуками. С приглашенной девушкой или женщиной необходимо протанцевать три танца: сменить раньше значит оскорбить ее. По окончании танца мужчина оставляет женщину среди зала, и она сама идет на свое место и, при отсутствии свободного на скамейке места, садится на колени другой женщины или своего возлюбленного кавалера.
В некоторых католических колониях существовал еще обычай на второй день устраивать на нескольких подводах катания по улице "напоказ" (zur Beschau). Свадебному поезду предшествовали рожнатые сани, в которые запрягалась пара белых быков и на которых сидели "фальшивые" жених с невестой, в соломенных венках и с вымазанными черной сажей лицами. Играла музыка; стреляли из ружей. Гости с бутылками в руках стояли на подводах и пели песни. Шум и гвалт раздавались на все село... Натешившись вдоволь, все отправлялись в свадебный дом.
Через несколько дней после свадьбы жизнь входит в прежнюю колею, молодая сноха легко сживается с новой обстановкой и принимает участие в общей трудовой жизни своей новой семьи. Роль женщины в колонистской семье немаловажна: она работает в поле, на гумне, за ткацким станком, прялкой, занята шитьем и вязаньем и справляет всю многосложную работу в доме по варке и печению.»

Четвертое торжество колониста, хотя и печальное - его похороны. О смерти каждого колониста все жители извещаются звоном колокола. Если умирал ребенок, т. е.

до конфирмации, то печальную весть сообщал населению маленький колокол, о взрослом говорил населению большой колокол, и в том и в другом случае звон начинался тремя короткими ударами колокола, за которыми потом следовал более продолжительный звон.
О смертном случае первым узнавал школьный учитель; он обязан был записывать точно день и час смерти, время рождения умершего или возраст в годах, месяцах и днях и сейчас же после этого он поручал кому-нибудь звонить, но звон мог произойти и до записи, если учителя не было дома.
Ближайшие знакомые или у взрослого родственника или сверстника дежурят по ночам у покойника по двое. Покойник три дня и три ночи остается в доме; на четвертый день вынос из дома прямо на кладбище, где происходит отпевание; зимою же почти всегда отпевание происходит дома. До кладбища провожает взрослого покойника вся деревня: родные, знакомые и незнакомые. После похорон поминки; летом столы ставятся прямо во дворе, в холодное время года на поминках бывает столько лиц, сколько вмещает дом. Особых кушаний нет: опять на столе красуются гуси, утки, поросята, причем каждому сидящему за столом кладется на тарелку порядочный кусок.
Как происходит дележка имущества после умершего главы семейства, я не знаю, но при несогласиях обыкновенно приглашаются уважаемые старики-посредники, решение которых безапелляционно. ( Из книги П. К. ГАЛЛЕР "ВОСПОМИНАНИЯ; Быт немцев-колонистов в 60-х годах XIX ст.").

Смотрите продолжение статьи на странице номер 2

Страницы: 1 2 вперед